"Услышь меня! Я рвусь к тебе..." (отрывок из одноименного сборника В.С.), 4 часть

 С некоторого времени старик стал замечать какие-то странности, которые начали происходить в его жизни. Многие суетные дела, которыми он занимался до этого и которые касались того, чтобы иметь пищу, нормальный кров над головой, одежду, то есть удовлетворять его нехитрые потребности, стали решаться, как бы, сами собой. Он уже не стал затрачивать столько времени на то, что раньше требовало не одного дня и не одного месяца. Стоило ему подумать о чем-то самом насущном, и все это, как будто бы, происходило само собой. Находились деньги на то, чтобы купить одежду, находились какие-то возможности, чтобы общаться с тем человеком, о котором он подумал.

Он какое-то время удивлялся этому, а потом привык. У него оставалось все больше и больше времени на то, чтобы предаваться своим раздумьям о сути нынешнего бытия. У него оставалось все больше и больше времени, чтобы проанализировать свою жизнь и осмыслить то, что начало происходить на его глазах в последние десятилетия. Старик начинал впадать в состояние самоанализа, в состояние, когда он вдруг понял, что многое, что происходило в жизни, он делал неправильно, и что за это ему следует просить прощения у Господа, с тем чтобы Он помиловал его, с тем чтобы греховность его жизни была ему прощена.

Внешне он не изменился. Он не превратился в святошу в худшем понимании этого слова. Он все так же был бодр, подтянут, чисто выбрит, аккуратно одет, он все так же интересовался, что происходит в политике, что происходит в государстве, чем живут люди, но внутренний огонек веры разгорался в нем все больше и больше. И по утрам, он истово молился Иисусу Христу и Пресвятой Богородице, надеясь на то, что его покаяние, с которым он приходил к алтарю, будет услышано. И он будет прощен за то, что приложил руку к возрождению нового, как он считал, больного общества в этой стране, и что будет прощен его большой грех, который назывался «перестройка».

Этот самоанализ, это самокопание в себе начали приводить к тому, что перед стариком стали возникать вопросы, на которые он не мог дать ответа. Главный из них — зачем мы живем, что может человек сделать в этой жизни такого, что было бы очень значимым и от чего бы мир начал меняться? Эти вопросы, как он понимал, касались не только его. Ему думалось, что они стоят и перед другими людьми, и он не мог найти на них никакого ответа. Он не мог найти логического объяснения тому, почему люди проходят через колоссальные испытания, беды, горести, искушения богатством, испытания войнами. Для чего все это нужно, к чему идет человечество в этих испытаниях, в этих бедах, в этих лишениях. Кому все это необходимо?

Размышляя на эти темы, старик уже ничему не удивлялся. Он понимал, что эти испытания нужны. Для какой цели, он не знал, но он уже четко осознавал, что они крайне необходимы.

Он не мог найти ответа и тогда, когда его маленький внук начал ему задавать не по-детски взрослые вопросы. В два года он спросил его: «Дед, в чем причина Бога?» Потом он узнал, что мозг его внука имеет опережающее развитие на 8 лет, и он не удивился этому. Он понял, что так было надо.
Словом, жизнь начала ставить перед стариком такие вопросы, на которые он не мог найти ответов.
И вдруг к нему пришло знание. Он не понимал, почему оно пришло к нему, но главное, что это знание начало давать ответы на все его многочисленные вопросы. Он понял, что Тот, кто создал человека по своему образу и подобию, создал не только оболочку, ибо оболочка — это лишь ковчег для размещения в нем божественной души, а мозг — это хранитель несметных богатств и таинств Вселенной.

Старик понял, что знание как прозрение приходит к людям тогда, когда это необходимо для движения человечества вперед, к прогрессу, к новым свершениям и к новым испытаниям. Но все равно вопросы оставались, их было много…

И тогда пришли стихи. Они пришли неожиданно, прозаично, буднично. Он никогда не писал их, читал только в рамках школьной программы и не любил — и вот на тебе.
Он знал, что запомнит этот день на всю оставшуюся жизнь. Это было 26 октября 2004 года. Он возвращался с дачи, и на кольцевой московской автодороге (МКАДе) была страшная пробка. Он еле двигался в своей машине, и так почти два часа. Неожиданно в голове начали складываться какие-то фразы.

Он начал бормотать эти слова и вдруг понял, что это стихи, стихи какие-то необычные и в то же время будничные, стихи, которые на него не оказывали никакого воздействия. Он не испытывал никакого волнения и даже не удивлялся, просто бормотал эти фразы. И постепенно осознал, что все это откладывается у него в голове почти автоматически. «Плетусь по МКАДу в дикой пробке, и вдруг так ясно стало мне, ведь это образ перестройки, ей нет конца, мы на кольце. Мы так тащились к коммунизму, теперь трусцой в капитализм, потом пойдем к другому «изму», а может, нам в иудаизм?».
И так десять четверостиший подряд. Он не понял, откуда это у него. Прямо по памяти он записал 40 строк этого стиха.

С того дня он неоднократно возвращался к этим строкам, удивленно хмыкал и говорил: «Надо же, еще и стихоплетом становлюсь на склоне лет».

Заканчивался октябрь, его последний день, и вдруг у него в голове начинают появляться строки нового стиха: «Мне жизнь диктует». На следующий день, 1 ноября, еще стих: «Не ради корысти живем на земле». Потом следующий: «Ах, эти женщины России». Затем: «Пытался лирику писать» «Вождям России». 2 ноября: «Щемящей нежностью наполнен», «Две розы», «Судьба цветов. Цветы судьбы». Старик записывал все это лихорадочно, поспешно. Он даже не пытался осмыслить то, что он пишет. Писал сразу без единой поправки. Писал так, как будто кто-то диктовал ему эти стихи. Написав первую строку, он не знал, какой будет вторая, и чем же все закончится.

Так прошла ровно неделя. Второго ноября ему необходимо было уезжать на Кипр. И вот он на этом острове. Вечер 3 ноября 2004 года. Тихо, солнечно. Он прилег отдохнуть на диван, и вдруг что-то словно подбрасывает его. Возникает страстное желание что-то записать.

Он берет ручку, бумагу, садится к столу и почти автоматически пишет: «Подчинись мне, раб Господний, слушай, не перебивая, что скажу тебе сегодня, мир иной приоткрывая. Но вначале, чтоб поверил ты в серьезность моих действий, расскажу сейчас, что завтра нас с тобою ожидает. Встанешь рано-рано утром и запишешь сорок строчек моего тебе посланья. Ты прочтешь его, а после целый день все будешь думать, неотвязно, непрерывно, что с тобою происходит. Успокойся, все нормально, время выбрал не случайно я для нашего контакта: наступил период жизни, когда надо откровенно людям все, что происходит, мне открыть, что сокровенно, что покрыто тайны мраком. Знаю, ты не суеверен, но следи за каждым знаком. Ничего сейчас случайно вкруг тебя не происходит. Завтра, прочитавши строки, ты пойдешь ко мне навстречу. Встань лицом, когда увидишь «что-то», я отвечу, знак подам. Он будет ясен нам двоим в Великий праздник Пресвятой Пречистой Девы. А когда назад вернешься, помолись перед иконой. Ты пройдешь сквозь очищенье. То не будет всепрощенье, но к нему твой путь начался. Дальше знаки, знаки, знаки. Ничего не пропуская, следуй им — они подскажут, как пути сего держаться. Главное придет чуть позже, жди его, оно откроет для тебя все, что возможно. Пусть вначале будет сложно, но потом и ты привыкнешь мне внимать беспрекословно. Более того, душевно, не коленопреклоненно. Ты ведь избран не случайно, повторю тебе еще раз. Пусть пока все будет тайной. Ну, до встречи. Завтра в полдень».

Такого старик не ожидал. Он раз за разом вчитывался в эти строки и не мог понять смысла многих из них. Ему стало не по себе. Во-первых, почему именно ему пришло такое, потом, что такое рано утром, какие сорок строчек? Где, какая встреча в 12 часов и, главное, с кем и какой ему будет подан знак?
Старик решил, что будет спать «до упора». А ночью вдруг его вновь подбрасывает с постели какой-то толчок. Ровно 3 часа ночи. Он берет перо, бумагу и начинает писать: «Ты проснулся? Это славно. Так бери перо, бумагу и пиши те сорок строчек, что тебе я продиктую:
«Страшным холодом из бездны бытия людского тянет, запиши слова молитвы. Бог спасет, Бог не обманет». — «Род людской спаси, Спаситель, помоги ему подняться, дай живой воды напиться, дай чуть-чуть крупицу счастья. Мы же, люди, очень слабы, возомнили, что всесильны. В нас гордыня, как отрава, доброту всю погубила. Помоги, спаси нас, Боже, дай нам знать, что делать дальше. Больше жить мы так не можем, мы в твоей, Спаситель, власти. Собери нас воедино, под твои хоругви встанем. Мы, как дети, все невинны перед вечностью, Создатель. Пусть грехи все наши тяжки, но ведь мы живем в потемках, глупы, жалки, и ничтожны, и чудовищно греховны. Так прости, прости нас, Боже. Ты способен дать прощенье. Мы возьмем твою молитву для святого очищенья. Отче наш — ее начало, и оно для нас священно. Отче наш, любимый Боже, помоги нам в тяжкой жизни. Помоги, спаси, помилуй. Сохрани, не дай погибнуть, дай к святыням прикоснуться, отведи грехи, невзгоды, дай святой воды напиться и прожить счастливо годы, что судьбой отведены нам и тебе, Господь, подвластны. Славим мы Отца и Сына, славим мы Святого Духа, славим всех святых отныне. Боже правый, ты всесилен!»

И далее он записал строки, которые поразили его: «Вот живи теперь с молитвой. Путь она тебе укажет. Жди, надейся и старайся все исполнить, что познаешь. Меч в уста твои вложил Я грешным людям в назиданье, скоро ты соприкоснешься с высшей силой мирозданья.
А теперь живи спокойно. Все тебе уже сказал Я. И веди себя достойно, никого не жаль сим жалом. Без нужды».

Закончив писать, старик долго неподвижно сидел, опустив голову на руки. Он понимал, что это диктант. Он написал его сразу, на одном дыхании, без единой поправки. В конце концов он смирился, что эти слова звучат в его голове не случайно, что с ним начало происходить что-то такое, чему не было объяснения. В то же время он понимал, что это объяснение должно к нему прийти. Его беспокоило еще одно: а что будет завтра в полдень?

Утром около 9 часов жена неожиданно сказала ему: «Нас пригласили и мы едем в Кикос, в монастырь». Они приехали туда, и у старика стала страшно болеть голова. Она буквально разваливалась крестом. Он еле-еле передвигался по пути к храму. Когда вошли внутрь, в этой полутьме он увидел лампады и огромный иконостас. Посредине иконостаса было что-то необычное. Это «что-то» было затянуто тканью. Он подошел ближе и увидел, что это икона, затянутая материей, и из-под нее видна только рука. И вдруг его, как вспышка, озарил образ Божьей Матери, что находился под этой материей. Он поцеловал руку, и вдруг головная боль исчезла. Его всего охватил покой и неожиданная благодать.

Тут он понял: вот знак, о котором было сказано в ночном послании. А дальше пошли стихи, стихи, стихи. Чьи они, откуда они, какие они, он не мог судить. Он не был поэтом, не имел литературного образования и о стихах мог говорить только поверхностно. Он не знал, почему вначале пошли стихи разного плана, разного слога и стиля, на самые разные темы. Может быть, это была проверка его возможностей и чистка мозгов от всякой ерунды. Он не знал и не пытался разобраться в этом, тем более, что через какое-то время стала все больше просматриваться определенная направленность этих посланий. Это были молитвы и покаяния. А затем пришли 30 проповедей.

Когда он попробовал написать что-то свое, не по диктовке сверху — что-то лирическое, о цветочках, весне и прочем, то вместо этого написалось следующее: «Садись, пиши, не беспокойся, все, что ты хочешь Мне сказать, давно Я понял, успокойся. Не надо хныкать и стонать. Ты хочешь написать стихи проникновенным нежным слогом. Ну что ж, те вирши сам ищи, тебе Я в этом не подмога. Мне абсолютно не резон плести узоры словесами. Я соблюдаю свой закон в твоем общеньи с небесами. Тебя Я музой наделил, прекрасной, необыкновенной. В себе не все пока открыл ты, Бога раб простой, презренный. Но все придет к тебе еще, так что трудись, терпи, мужайся. Ты сможешь написать про все, но только, чур, не зазнавайся».

К старику часто приходила мысль: а можно ли показать все это кому-либо? И какой-то внутренний голос говорил, что этого без какого-то «знака»делать не следует. Однако в один из вечеров он все-таки почитал эти стихи другу — священнику, и после этого через день ему пришлось записать следующее: «Ну и зачем ты все кому-то без разрешенья показал? Теперь ты скажешь: «Бес попутал», но Я ж тебя предупреждал. Не выпускай из рук творенье, это не стих, это явленье, оно от Господа пришло, храни заботливо его. А то пронюхают клевреты, пойдут тогда одни наветы, и на Меня, и на тебя. Предупреждаю Я любя, ты нужен Мне, храни себя». Старик был в шоке. Он был испуган. Он не понимал, откуда, кто мог узнать, что эти стихи, эту молитву он показал еще кому-то. Он был потрясен.
Затем к нему начали приходить видения. Многие, очень многие стихи он записал как видения из своих снов, настолько явные, что он думал, что это были скорее бодрствования во сне. Их он записывал как автомат, в течение 10–15 минут, особо не размышляя. Только потом, записав и перечитывая все это, удивлялся тому, что получилось.

Прошло какое-то время, и старик начал замечать, что он уже старается отойти от этого, что многие послания он просто не записывает, хотя они настойчиво отпечатываются в его голове.