«ДОРОГАЯ СОВЕТСКАЯ ВЛАСТЬ. НАМ С ТОБОЙ НЕ ПО ПУТИ»

Я, признаюсь, уже целый год пишу статью. Про коммунизм. Правильнее даже сказать, про большевизм. Про то, что ошибочно считать, будто коммунистический проект был нацелен на то, чтобы сделать жизнь людей лучше. Это не так. Это Хрущев потом так решил, а его последователи Брежнев и Горбачев вслед за ним воплощали и проиграли. Потому что не тем занимались.

Мандельштам не переделался

Потому что коммунизм – ни капли не про то, как улучшить жизнь человека, а про то, как создать НОВОГО ЧЕЛОВЕКА. Переделать старого и создать нового.

Я не буду сейчас на эту тему долго распространяться, может, Бог даст, допишу однажды статью. Но я вам расскажу, как я навсегда расстался с коммунистическими иллюзиями, которых, впрочем, и было-то немного.

Мне помогли в этом две русские тетки. Тетки. Судя по тому, как жизнь их сложилась, вряд ли большинство народа считало их чем-то большим. Одну из них звали тетка Надя. А другую тетка Аня. Надежда Яковлевна Мандельштам. И Анна Андреевна Ахматова.

Мне было 14 лет, когда мне достали тамиздатовского Мандельштама. И я, начинающий тогда стихоплет, потонул в этой книжке сразу. Это была просто какая-то новая жизнь. Я зачитал до темных жирных пятен и выучил всё, что там было, наизусть. Если существуют на свете эти две вечные категории «прекрасное – безобразное», то Мандельштам был для меня непререкаемым воплощением и творцом прекрасного.

Потом те же самые люди, которые заботились о моем образовании, принесли мне уже самиздатовскую книжку, которая состояла из воспоминаний Надежды Яковлевны и дневниковых записей Анны Андреевны. Эта книжка была посвящена последним восьми годам жизни Мандельштама. Это была книжка про то, как из него пытались сделать нового человека. Как его давили, душили, морили голодом, бездомностью, нищетой. Как его переделывали, а он не переделывался.

Самое страшное место в книжке было то, где он, голодный и нищий, из Воронежа начал писать стихи про Сталина, пытаясь восхвалять его. Это был практически «1984» Оруэлла, то есть его довели до того состояния, когда он уже и сам возжелал переделаться и начал писать вот эти ужасные стихи. И… и не переделался. Не получилось.

Я понимаю Сталина. Он знал толк в поэзии. Мандельштам – величайший поэт. Сталин до последнего старался и терпел, но сдался.

Да, вот из таких людей он был, что не вышло переделать. И они тогда поняли, что ничего не выйдет. И убили его.

Вот как они убивали царскую семью и верных им людей. Как убивали родовитое дворянство. Как купцов убивали. Как они убивали русских офицеров в Крыму и Одессе. Как убивали попов с епископами. Как крестьян русских, зажиточных и не очень. Убивали, потому что это были те, которых не переделать.

Так убили и Мандельштама. Не за что было его убивать. Только за это. И убили.

Они, вот эти бесы из области безобразного, убили человека, Господом Богом поставленного, чтобы отвечать на этой земле за прекрасное. И всё. Больше это никак не объясняется и не описывается. Я по-другому это тогда не понимал. И сейчас не понимаю.

Я, помню, сидел, мне было лет пятнадцать-шестнадцать, слезы вытирал, дочитывал эту книжку – а это был какой-то ну совершенный самиздат – альбом с наклеенными на страницы вырезками из репринтных распечаток, подобранными по хронологии. Я вот, значит, вытирал слезы и говорил примерно так:

– Вот что, дорогая Советская власть. Нам с тобой не по пути. Вот совсем не по пути. Иди-ка ты куда подальше. И не то чтобы тебе нет прощения за то, что ты Мандельштама убила… Просто я лично, в отличие от Осипа Эмильевича, очень даже переделываюсь. Очень даже. С готовностью.

Илья Забежинский