МЕМОРИАЛ ПАМЯТИ В ШКОЛЕ ВЕЛИЧАЮТ НЕКРОПОЛЕМ

Память — штука коварная. Вроде бы — зачем она, обращенная к прошлому? Но без нее нет будущего. Сегодня мы возвращаем ее — поколению тех, кто родился и вырос на обломках много страдавшей страны. Но не все хотят ее возвращать.

История с доской

C фразы «в редакцию пришло письмо» начинаются многие истории. Так же началась и эта — с письма в редакцию ветеранов Афганистана. Они попросили разобраться, почему их погибший товарищ Сергей Кулагин оказался этой памяти недостоин. Скажем сразу — путаной и странной оказалась эта история. И у всех ее «героев» есть своя правда. Но есть правда и еще одна — главная. Она в том, что основная наша беда — неумение слышать друг друга. Казалось бы, малость. Да только малость эта перечеркивает порой самое важное. То, что может быть общим. Наше прошлое.

...Под ногами — камни. Над головой летом — желтое, выцветшее, забитое песком и пылью небо. Зимой — ледяная пустота. Когда-нибудь он увидит траву и голубое небо. А сейчас... Холодно. Но пот струится по спине, застывает заскорузлой коркой. Времени нет. Есть — грохот, стрекочущий звук дальней «вертушки». И миг — чтобы прыгнуть и передернуть затвор.  Где-то там, далеко, дом, Москва. Когда-нибудь... Это «когда-нибудь» для Сергея Кулагина не наступило. Наступил миг, когда передернул затвор не он. А потом даже не было больно. Все закончилось. Осталась лишь дорога в небо.

...История, рассказанная однополчанами убитого в Афгане Сергея Кулагина, проста и коротка. Родился, учился, пошел в армию. Был убит выстрелом снайпера, став единицей сухой статистики афганских потерь. Но в 2012 году, спустя тридцать с лишним лет после того, последнего Серегиного боя, боевые друзья Кулагина решили увековечить память о его короткой жизни. Заказали за семь тысяч рублей мемориальную доску. И пришли с ней в столичную школу № 74, что в Гагаринском районе, решив, что храм воспитания — подходящее место для символа памяти о том, кто погиб в 22 года, толком не пожив, недолюбив, не родив детей, но исполнив долг, когда-то называемый «интернациональным».  

Кадр из прошлого  

Из дневника Сергея Селиверстова, однополчанина Кулагина.  «1978 год. Областной город Киргизии Ош — душный, пыльный. С утра до ночи у нас «военная подготовка», многочасовая муштра. Порой душа ноет, как хочется к маме, домой, а часом залихватски грезишь о славе. Как гляну на него, так зависть аж берет... Двадцатилетний богатыренок! Примостился рядом — двухметровый, босой, усатый, глаза блестят. Усы вон начищает, подкручивает. Руки белые, как у бабы. А босой-то, ему ж даже тапки не подберут, такие лапища. Поговаривают, скоро сапоги выдадут, а пока все с рук сходит — сверкает вон пятками и не моргнет. Вся братия на Серегу равняется — по борьбе первое место выиграть не хухры-мухры! А я не боюсь его, уважаю. «Старина, так не надо»,— наказывает обидчикам. Развелось их тут... Любимая присказка у Сереги, молодняк как попугаи за ним вторют. Сердечко у него горячее, глазок меткий, на язычок остер, хитрец. Такого, небось, или первая пуля прикончит, или орденами засыплют... Третьему не бывать».

Прикрываю глаза и, кажется, вижу его — Сергея. Был ли он героем — только потому, что его снял снайпер, когда он первым рванул люк вертолета, парящего на высоте пары метров над залитым водой рисовым полем? Геройство ли это — покорить Памир, чтобы погибнуть от первой же пули? Мужество ли — отдать жизнь за то, чтобы тебя помнили? Да и судьи кто?  

Спросить бы его. Но он уже не расскажет про преданность. Про то, как это, прячась от колкого снега, воевать в 40-градусный мороз, страдая от отсутствия кислорода на высоте трех тысяч метров. Не скажет, как болят глаза от недосыпа. Как дорог промерзший хлеб и бесконечна дорога. И как это — умереть за тех, кто выживет. В школе, куда Сергей никогда не приведет своего нерожденного сына, о Памирском марше никто не помнит и не говорит. Он стал прошлым. Его прошлым. Но только ли его?!

Может быть, это лишняя — страшная — страница истории? Перед боевыми товарищами Кулагина такие вопросы не стоят. Воспитанные Афганом, выжившие, перехитрившие смерть, они твердо знают цену героизму и прошлому. Спустя десятилетия они сделали выбор в пользу памяти. Вместив историю погибшего друга в скромную доску, они решили, что она — точно кирпичик, из которого складывается память общая, поколенческая. Чего проще, если разобраться? Ведь на каждом углу твердят о поисках корней и истоков, возрождении памяти, восстановлении ценностей.

Но покорить беспамятных оказалось сложнее, чем Памир.

...Мемориальную доску в честь Сергея Кулагина прибивают в холе школы № 74 хмурым октябрьским днем 2012 года. Его однополчанин, Сергей Селиверстов, вспоминает, как это было, с теплотой.

— Актовый зал переполнен — старшеклассники читают стихи, звучит государственный гимн, директор Ольга Гусева вдохновенно рассказывает о решимости Сережи. Здесь же участники Великой Отечественной войны, его сослуживцы, школьники с цветами. Все пришли посмотреть на доску...

Этот день Сергей помнит отчетливо, будто он был вчера.

После выноса Боевого знамени — ответственный момент.

Вот сверлят четыре отверстия в стене...

Школьники стоят, задрав головы: доску вешают на высоте двух метров, разглядеть годы жизни сложновато. Минута молчания — дети, родители, учителя. Сергей Селиверстов вспоминает речь генералмайора Виктора Антоненко, голос его чуть дрожит: — Он как-то очень просто и здорово говорил о том, что мы не черствели душой, смотря на смерть и горе, мы сохранили любовь к людям и сочувствие к человеку, — вспоминает афганец. — Война не сделала из нас тупых исполнителей.

В том-то и заслуга героев, которые защищали жизнь товарищей и жизнь собственную.

Он часто умолкает. Я не прерываю эти паузы. Понимаю — он прячется в своей памяти...

Иллюзия памяти

Доска провисела в школе четыре года, свысока наблюдая за случившейся в учреждении «эпохой перемен». Ушла прежняя администрация...

20 октября 2012 года стало прошлым. Таким давним, что о нем и о доске будто бы забыли — а заодно и о Сергее Кулагине. Но однажды внимательный взгляд кого-то из родителей углядел на стене доску.

Что за некрополь — в школе? И когда в марте 2016 года Сергей Селиверстов приехал в школу, чтобы поговорить об организации Урока мужества, приуроченного ко дню гибели Кулагина, его ждали закрытый турникет и четыре отверстия в стене вместо памятной доски.

— Я не поверил своим глазам, — вспоминает Сергей. — Спрашиваю у охранников — они ничего не знают и разбираться не хотят. Вижу учителя — подзываю его, расспрашиваю, он мне что-то начинает рассказывать про ремонт в школе, кадетский класс на 2-м этаже, где повесят нашу доску и стенды, рассказывающие про боевой путь нашего полка. Задаю ему вопрос про доску — он говорит, что ее вроде бы переместят на фасад школы.

Сергей Селиверстов грустно улыбается. На фасад школы? Он знает, что это практически невозможно — слишком много порогов придется обить, чтобы собрать пакет нужных документов. Сердце бывшего афганца будто облили кипятком. Зачем сняли-то? Зачем? А дети что? Неужто им все равно? Да и где она теперь — доска, в которую вложили они, нет, не деньги, а любовь свою и память?! Через пару дней звякает sms-ка за подписью одного из учителей. Короткая. «Доска пропала».

Честно скажу — от всего услышанного идет голова кругом.

Ни документов, ни каких-то бумаг на мемориал у Сергея Селиверстова нет. Телефонное сообщение не сохранилось. Мнимый отправитель его наличие вообще отрицает.

Все отсылы на устные договоренности — сами понимаете, пыль, это все — вне доказательств. Но четыре дыры на розовой стене смотрят на меня, точно пустые глазницы.

И будто осуждают. Подождите, я должна понять все...

В полях равнодушия

Директор школы № 74 Александр Афанасьев назначает встречу на конец апреля. На своей должности он с осени, с бывшим директором, Ольгой Гусевой, лично знаком не был. С осени воюет за мемориальную доску... с родителями учеников. Отцы и матери школьников XXI века несколько путаются в своих «морально-этических показаниях» и, как мне кажется, противоречат себе: вроде как приветствуют воспитание патриотизма и даже требуют класс военно-патриотического воспитания на втором этаже, но при этом мемориал на первом этаже величают исключительно некрополем. Мол, тут вам не кладбище. Недоумеваю. Это же просто доска.

Символ памяти. Призывающий вспомнить про жизнь солдата, который погиб, исполняя долг...

— Я принял тяжелое решение в феврале и снял доску, — признается директор. — Селиверстов просто все не так понял. Я отдал ее на реставрацию, потому что доска была поцарапанная и обшарпанная. Решил повременить и успокоить родителей.

Александр Николаевич почему-то отводит глаза, но клятвенно обещает — к 6 мая доска вернется в школу. Ей выделят место в классе патриотизма, где пока идет ремонт. Там пахнет краской и сыплется штукатурка, укрывая белесой пеленой школьные подоконники.

Так падал снег на Памире. Том Памире, про который так не хочется вспоминать...

— Поймите, я оказался меж двух огней, — уверяет директор. — С одной стороны, родители, с другой — афганцы и моя совесть.

В коридоре шумят дети — гоняют из раздевалки в столовую и обратно, вопят, беснуются, взмывают по лестницам.

Наши замечательные, веселые дети — символы будущего. Выбираем наугад парочку младшеклашек, аккуратно расспрашиваем про доску. Не слышали, не видели, не помнят. Подходим к старшеклассникам. Доска? Сергей Кулагин? Вроде было что-то, да только припомнить не могут. Фамилию точно впервые слышат. Афганистан? Это на юге? Вроде что-то из компьютерных игр.

— Да никто и не заметил, что доску сняли, — у Александра Николаевича срывается голос. — Мы все продумываем, строим планы, но давайте взглянем правде в глаза — кому доска нужна? Мне, афганцам, вам? Прикрываю глаза. А там — Сергей смотрит в небо. Желтое, даже зимой. Крупный, с огромными руками — богатырь. Шутник и балагур. Тут, в коридоре, мог бы бегать его сын. Или дочь. Но в его жизни не случилось будущее. И прошлое, очевидно, тоже.

Кому нужна доска? Я не встретила никого, кто сказал бы мне в глаза — да сдалась она.

Нет! Никто же не против, вот в чем закавыка. Нужна! И ему нужна, и афганцам. И даже родителям, пусть они этого и не понимают пока — но ведь мы все становимся прошлым, и если так к нему относиться, зачем ждать, что будут помнить тебя? Ни документов, ни бумаг. Ни даже толком разговоров нормальных нет — никто не слышит друг друга, при том, что голоса всех сторон — звенят...

Какая странная и циничная штука — жизнь... Ведь спроси кого угодно из задействованных в ситуации лиц, никто не скажет и слова дурного о патриотизме, не станет утверждать, что доска не нужна, не предъявит никакой альтернативы воспитанию детей в духе памяти... Кричащая глухота — есть ли такой диагноз? Конечно, нет. Но в ней обесценивается память. И маленькая доска памяти становится странным камнем преткновения: пока все стороны — и директор, и афганцы, и родители — мучительно ищут, на какой бы платформе выстроить патриотизм, память зияет на стене четырьмя равнодушными, пустыми дырками-глазницами. И взгляд их не выражает ничего, кроме легкого изумления и усталости. Как же можно так, люди...

Возвращение

«Доска помещена на прежнее место. С уважением. Афанасьев» — оповестил меня телефон 29 апреля. Через минуту сообщение разлетелось: однополчане Кулагина, родители учеников, школьный коллектив… В трубке счастливый голос Сергея Селиверстова. Через пару часов он отправился на другой конец города — проверять. Мы же тем временем поговорила с председателем совета школы, Галиной Зерний, чтобы расставить последние точки.

— Галина Владимировна, с чего началась история доски? — В 2012 году решение повесить мемориальную доску на первом этаже принималось, мне кажется, поспешно. То место, которое определили, было временным. Против ее постоянного местонахождения именно в холле выступали многие родители, не довольна такой ситуация была половина школы. После скандалов, связанных с мемориалом, через месяц ушла директор Ольга Гусева. Школа начала чахнуть.

Не хочу грешить против ветеранов, но таковы факты.

Впрочем, документальных подтверждений тому, что родители против, нет. Этого не скрывает директор школы.

«Мне об этом ничего не известно», — рефреном звенит его голос в ушах.

— В чем позиция родителей? — Не место мемориальной доске в школе, на первом этаже.

Она должна висеть или на фасаде дома, или на стене школы, или на кладбище, или в музее.

Сейчас уже отреставрированную доску снова поместили на первый этаж, но мы ее снимем и перевесим в класс боевой славы (в котором пока идет ремонт). Там же разместим фотографии, боевой путь Сергея Кулагина.

По ее мнению, оптимальный вариант размещения доски — торец школы. Но «организовать это проблематично, понадобится собрать огромный пакет документов».

— Этим должны заниматься афганцы, мы их можем поддержать.

— Но ведь во многих школах установлены мемориалы… — Школа — образовательное учреждение. Дети не замечают доску, которая висит на первом этаже. Замыленным глазом не видят ее. У них не появляется мыслей ни о родине, ни о патриотизме, ни о подвиге. Разве не правильнее сделать так, чтобы доска висела не просто ради того, чтобы висеть, а неся смысловую нагрузку? Афганцам это должно быть важно. Никто не против того, чтобы доска была. Мы патриоты, чтим своих героев. Но мемориал должен быть на своем месте.

Вечером — еще одно сообщение. «Наша доска висит, та же самая. Отремонтированная. В школу не заходил, через окно рассмотрел. Спасибо. Селиверстов».

...Белый снег не тает на ресницах. Он идет с желтого, страшного неба — бесконечный, безжалостный. Возвращаюсь мыслями к ситуации с доской памяти. По мне — нет и не может тут быть какого-то повода для споров и вся беда — в нашем тотальном нежелании слышать друг друга.

Думаю — а ведь не слышит теперь только Сергей. Или слышит? Что мы знаем об этом? Если вдруг слышит — наверное, усмехается. Как мелко все там, у вас, на земле — той, зеленой земле, на которую он так и не успел наступить. Просто потому что был убит. Одним выстрелом.

Наталья Беликова