НЕИСПРАВИМЫЙ РОМАНТИК И ДИКТАТОР

115 лет прошло со дня рождения кинорежиссера Ивана Пырьева. Для поклонников его таланта он и сегодня остается одной из знаковых и вместе с тем самых парадоксальных фигур советского кинематографического искусства. Эпитеты, наиболее часто звучащие в адрес Ивана Пырьева, противоречивы: «эпоха», «глыба», «самородок» — и вместе с тем — «диктатор», «Иван Грозный».

Каким он был...

Несколько поколений зрителей выросли на его музыкальных комедиях: «Свинарка и пастух», «Кубанские казаки», «Трактористы» и другие. Мы и сегодня нет-нет да и пересматриваем их. И с неизменным удовольствием распеваем звучащие в них песни, ставшие символами времени.

Вот ведь и Сталин, впечатленный военной картиной «В 6 часов вечера после войны», распорядился поставить Парад Победы именно так, как его увидел Иван Пырьев еще в 1944-м.

В огород Пырьева частенько летели увесистые булыжники. Над его фильмами висели ярлыки «лубок», «деревенский балаган», их упрекали за «марионеточное существование человека в мире, который заставлял быть счастливым». Думается, что Пырьев очень хорошо знал, что делал, когда снимал свои знаменитые киносказки, бывшие не только явлением, но и велением времени.

Ведь время это было наполнено великими надеждами на светлое будущее. И во имя этого туманного будущего художники, в том числе и Пырьев, закрывали глаза на опасный разрыв между грезой и реальностью.

Часто упреки критиканов разбивались о пырьевское знание жизни. Он хорошо знал ее тяготы, поскольку родился в глухом Алтайском селе, в четыре года потерял отца, с восьми работал пастухом, в шестнадцать служил в царской армии. Был дважды ранен на фронте, болел тифом, еле выжил...

Разве не мог бы он снимать про все это? Конечно, мог. Ведь экранизировал же он в последний период своей жизни сложнейшие произведения Ф. М. Достоевского — «Идиот», «Белые ночи»,«Братья Карамазовы», да так пронзительно и филигранно, что и сегодня невозможно оторваться.

Думается, пырьевская залакированная действительность — попытка рассказать о том, что было неизмеримо сложнее, чем читающееся по первому плану. О том, что влюбленные даже в сталинском СССР, целуясь, были просто счастливы и не думали о пытках, происходящих в застенках НКВД.

О людях, которые искренне верили во враждебное окружение и в то, что такой свободы, как в их стране, больше нет нигде в мире. Поэтому и энтузиазм зашкаливал, и пятилетки завершались в четыре года, и стройки грандиозные поражали воображение, заставляя чувствовать ответственность за большое и хорошее дело.

Этой духоподъемной энергией пропитаны все ленты режиссера. И можно сотни раз пересматривать сцены, где герой Владимира Дружникова плывет на барже по великой сибирской реке на новое строительство бумажного комбината, играя изувеченной войною рукой на подаренной гармошке. Или испытывать необъяснимую радость, видя, как красавец Мусаиб-Зельдин с ослепительной улыбкой на залитой солнцем ВСХВ (ВДНХ) любуется своей вологодской свинаркой Глашей-Ладыниной.

Современники вспоминают, что характер Пырьева был властный и железный. Как и всякий руководитель (а он долгое время возглавлял такую махину, как «Мосфильм»), Пырьев бывал порой жестким, даже деспотичным. Многие его боялись, предпочитали не связываться — тут уже из песни слов не выкинешь.

Но все же одна мысль не дает мне покоя: Пырьев и десятки больших художников, создававших советское кино, не могли все скопом нагло врать. Может быть, они, в отличие от нас, нынешних, никогда не предавали свою искреннюю веру в то, что им грезилось? И оставались сильными людьми, будучи одновременно неисправимыми романтиками..."

Елена Булова